Стихи...

А вот такие вирши я называю упростизмы, хотя действуют на неискушенные сердца. Да и написал какой-никакой классик :

Откуда ты взялся - черный, кудлатый,

Неимоверно славный пес?

Жил ты бедно или богато,

Где ты воспитывался и рос?

На мои вопросы не отвечая,

Ты только помахиваешь хвостом,

В безлюдном кафе, за чашкой чая,

Я раздумываю о житье твоем.

Как человек, я тебя жалею,

Общепринята жалость к бездомным псам;

За окном - черноморский ветер веет

И волны подкатываются к берегам.

Об этом подумал я не сразу,

Но вдруг предо мною встал вопрос:

Возможен ведь, правда, эдакий казус,

Что ты жалеешь меня, как пес.

И вот мы сидим - родные до боли,

Один - за столом, другой - под столом.

Я о твоей вздыхаю доле,

Ты - о житье-бытье моем.

Он же, этот неинтересный Рюрик Ивнев. Но иногда перечитываю, ведь прожил человек ровно девяносто лет, застав эпоху до Николая второго, а преставившись за два года до Брежнева :

ПРОВИНЦИАЛЬНЫЙ ГОРОДОК

Как жаль мне тех, кто не жил никогда

В глухих провинциальных городах,

Кто не дышал нетронутой травою,

Припав к земле кудрявой головою;

Кто не встречал на улицах коров,

Не подбирал заржавленных подков,

Кто не глазел на двухэтажный дом,

Как будто мир весь помещался в нем;

Кто не гулял в провинциальном сквере,

Где все, казалось, было на фанере,

Кто не впивал с восторгом в детском взоре

Цвета афиш на сгорбленном заборе;

Кто не сжимал в своей руке пятак

У входа в цирк средь записных зевак,

Кто не бежал за бочкой водовоза,

С румяных щек стирая наспех слезы;

Кто не смотрел на пламя фонарей,

Как на глаза неведомых зверей;

Кто по ночам не вздрагивал во сне

И кто лица не поднимал к луне,

Кто не бродил за городской чертой,

Пронизанный несбыточной мечтой.

Яркий представитель русского новокрестьянского направления в поэзии Николай Клюев, проживший всего пятьдесят лет и умерший в 1937 году :

Сготовить деду круп, помочь развесить сети,

Лучину засветить и, слушая пургу,

Как в сказке, задремать на тридевять столетий,

В Садко оборотясь иль в вещего Вольгу.

"Гей, други! Не в бою, а в гуслях нам удача,-

Соловке-игруну претит вороний грай..."

С палатей смотрит Жуть, гудит, как било, Лаче,

И деду под кошмой приснился красный рай.

Там горы-куличи и сыченые реки,

У чаек и гагар по мисе яйцо...

Лучина точит смоль, смежив печурки-веки,

Теплынью дышит печь - ночной избы лицо.

Но уж рыжеет даль, пурговою метлищей

Рассвет сметает темь, как из сусека сор,

И слышно, как сова, спеша засесть в дуплище,

Гогочет и шипит на солнечный костер.

Почуя скитный звон, встает с лежанки бабка,

Над ней пятно зари, как венчик у святых,

А Лаче ткет валы размашисто и хлябко,

Теряяся во мхах и далях ветровых.

Он же, этот неинтересный Рюрик Ивнев. Но иногда перечитываю, ведь прожил человек ровно девяносто лет, застав эпоху до Николая второго, а преставившись за два года до Брежнева :

 

 

 

ПРОВИНЦИАЛЬНЫЙ ГОРОДОК

 

Как жаль мне тех, кто не жил никогда

В глухих провинциальных городах,

Кто не дышал нетронутой травою,

Припав к земле кудрявой головою;

 

Кто не встречал на улицах коров,

Не подбирал заржавленных подков,

Кто не глазел на двухэтажный дом,

Как будто мир весь помещался в нем;

 

Кто не гулял в провинциальном сквере,

Где все, казалось, было на фанере,

Кто не впивал с восторгом в детском взоре

Цвета афиш на сгорбленном заборе;

 

Кто не сжимал в своей руке пятак

У входа в цирк средь записных зевак,

Кто не бежал за бочкой водовоза,

С румяных щек стирая наспех слезы;

 

Кто не смотрел на пламя фонарей,

Как на глаза неведомых зверей;

 

Кто по ночам не вздрагивал во сне

И кто лица не поднимал к луне,

Кто не бродил за городской чертой,

Пронизанный несбыточной мечтой.

Сегодня по работе столкнулся с вопросом, кто из классиков по школьной программе по-доброму писал о провинциальных городах...

Так вот: кажись, никто... Тока гадости: Чехов, Островский, Тургенев...

не то чтоб классик, но по-доброму)

Т.И.Олейникова

Провинциальный город

Провинциальный город, мир с тобой

И Бог с тобой, и тишина с тобою...

Здесь белый купол церкви голубой

Следит, следит за каждою судьбою.

Здесь поутру и каждый божий день

Калитка песню пела — напевала.

Сады цвели, и тени на плетень

Плели своё сквозное покрывало.

Здесь хлебный дух захватывает дух,

Заманивает напроситься в гости,

Здесь тишина оттачивает слух

На чистом и ухоженном погосте.

Здесь каждый палисадник и забор

Хранит свои простынки и пелёнки,

Здесь девочки и мальчики в упор

Не признают ни йода, ни зелёнки.

Здесь подорожник в золотой поре,

Он здесь в чести у малых и у старых,

Здесь в каждом уважаемом дворе

Беседка для влюблённых и усталых.

Здесь тёщи — лучшие, здесь — лучшие зятья,

Здесь аисты несут детей в капусту.

Здесь процветает до сих пор искусство

Печное, кровельное, кройки и шитья.

Здесь зарождается любая весть,

И каждой вести можно удивиться...

Друзья мои, я заблудилась здесь, —

Мне здесь давно хотелось заблудиться.

спс!

Друзья мои, я заблудилась здесь, — Мне здесь давно хотелось заблудиться.

"Провинция" - забытое словечко.

А сколько в нём российской глубины:

Резное деревянное крылечко

И улицы заветной стороны.

Окрестности, что сказочно красивы,

Задумчивая гладь лесных озёр,

Кувшинки золотые, трепет ивы,

Цветов и трав причудливый узор.

Сады - её особая примета,

И тротуаров ровная строка,

А иногда - нежданные приветы,

Вдруг прилетевшие издалека.

Провинция, а не "периферия".

А может, и "подрайская земля".

Я без неё великую Россию

Не представляю, честно говоря!(с) Ларина

По утрянке соседи встретились:"Здравствуй, Степа" - "Здорово, Коленька.

Третьеводни помог я Марьюшке - побелил угловую горенку.

Только слышишь - блудник да пьяница, а душа у меня хорошая."

"Верю, Степа."

А небо раннее в перегнойные грядки брошено.

У соседей - Степана Разина да у Марьюшки-Богородицы

Николай Угодник в приятелях, огороды краями сходятся.

"Эй, соседи, вчерась Распутина на гулянке ножом подранили."

А щелястые подоконники беззаконно горят геранями.

Земляничная, задушевная, бальзаминовая провинция -

Две минуты до райских пажитей, да кровавыми половицами.

Много езжено, больше хожено. Полевая, льняная, сдобная -

Топоры до поры до времени с половиц твоих не подобраны.

Кандалами, дубьем, веригами переломанная смородина -

Где пылятся указы царские, бьется теплое сердце Родины.(с) Venik

Наступила моя любимая пора - конец сентября, начало октября. Эта же пора нравилась и некоторым великим поэтам. Например, Есенин:

Листья падают, листья падают.

Стонет ветер,

Протяжен и глух.

Кто же сердце порадует?

Кто его успокоит, мой друг?

С отягченными веками

Я смотрю и смотрю на луну.

Вот опять петухи кукарекнули

В обосененную тишину.

Предрассветное. Синее. Раннее.

И летающих звезд благодать.

Загадать бы какое желание,

Да не знаю, чего пожелать.

Что желать под житейскою ношею,

Проклиная удел свой и дом?

Я хотел бы теперь хорошую

Видеть девушку под окном.

Чтоб с глазами она васильковыми

Только мне —

Не кому-нибудь —

И словами и чувствами новыми

Успокоила сердце и грудь.

Чтоб под этою белою лунностью,

Принимая счастливый удел,

Я над песней не таял, не млел

И с чужою веселою юностью

О своей никогда не жалел.

Вот еще Толстой, который Алексей. Очень звучно, я сказал бы - сочно :

Осень. Обсыпается весь наш бедный сад,

Листья пожелтелые по ветру летят;

Лишь вдали красуются, там на дне долин,

Кисти ярко-красные вянущих рябин.

Весело и горестно сердцу моему,

Молча твои рученьки грею я и жму,

В очи тебе глядючи, молча слезы лью,

Не умею высказать, как тебя люблю.

Всегда путал внешне этого поэта с Маяковским - такое же крупное породистое лицо, пухлые губы и какой-то полубезумный взгляд. Итак, сын известного художника - Борис Пастернак:

Я дал разъехаться домашним,

Все близкие давно в разброде,

И одиночеством всегдашним

Полно все в сердце и природе.

И вот я здесь с тобой в сторожке.

В лесу безлюдно и пустынно.

Как в песне, стежки и дорожки

Позаросли наполовину.

Теперь на нас одних с печалью

Глядят бревенчатые стены.

Мы брать преград не обещали,

Мы будем гибнуть откровенно.

Мы сядем в час и встанем в третьем,

Я с книгою, ты с вышиваньем,

И на рассвете не заметим,

Как целоваться перестанем.

Еще пышней и бесшабашней

Шумите, осыпайтесь,- листья,

И чашу горечи вчерашней

Сегодняшней тоской превысьте.

Привязанность, влеченье, прелесть!

Рассеемся в сентябрьском шуме!

Заройся вся в осенний шелест!

Замри или ополоумей!

Ты так же сбрасываешь платье,

Как роща сбрасывает листья,

Когда ты падаешь в объятье

В халате с шелковою кистью.

Ты — благо гибельного шага,

Когда житье тошней недуга,

А корень красоты — отвага,

И это тянет нас друг к другу.

Здравствуй, радость моя, моя старость...

Все равно (как ни ври имена),

Нам, наверное, мало осталось

В церкви хлеба и в ложке вина.

Вот он - парус и ветер сосновый!

Провожающий, облачный люд.

Вон часы на заставе обновой

Нас с тобой за шлагбаумом ждут.

Враз, без строя, как черт моложавый,

Кто-то за руку с мокрых лугов

Нас утянет из списков державы,

Из колодцев ее и кругов.

Дождь идет. Хорошо! Как с картинки

Сыпет лист. Будто капли слюды

В липкой глине вода, и ботинки

В ней скользят, оживляя следы.

Из часто цитируемого Саши Черного :

Мы культурны: чистим зубы,

Рот и оба сапога.

В письмах вежливы сугубо —

«Ваш покорнейший слуга».

Отчего ж при всяком споре,

Доведенном до конца,

Вместо умного отпора

Мы с бессилием глупца,

Подражая папуасам,

Бьем друг друга по мордасам?

Правда, чаще — языком,

Но больней, чем кулаком...

И еще:

Рожденный быть кассиром в тихой бане

Иль агентом по заготовке шпал,

Семен Бубнов вне всяких ожиданий

Игрой судьбы в редакторы попал.

Огромный стол. Перо и десть бумаги —

Сидит Бубнов, задравши кнопку-нос...

Не много нужно знаний и отваги.

Чтоб ляпать всем: «Возьмем», «Не подошло-с!»

Кто в первый раз — скостит наполовину,

Кто во второй — на четверть иль на треть...

А в третий раз — пришли хоть требушину,

Сейчас в набор, не станет и смотреть!

Так тридцать лет чернильным папуасом

Четвертовал он слово, мысль и вкус,

И наконец, опившись как-то квасом,

Икнул и помер, вздувшись, словно флюс.

В некрологах, средь пышных восклицаний,

Никто, конечно, вслух не произнес,

Что он, служа кассиром в тихой бане,

Наверно, больше б пользы всем принес.

“Сколько прожито лет”

Сколько прожито лет, все в немую - без толку,

Изменился с лица, жизнь пытался начать с иголки,

А вокруг темнота, нарождается целое племя уродов-

Таких же как ты и как я - человеков роботов.

Человеки! Опомнитесь! Вы же лучшее божье творенье.

В землю брошено семя ваше, и расти ему должно,

Как растет опаленный солнцем росток и возможно,

Он вырастет деревом - это высшее ваше стремленье.

А чума - сатана все сидит, ждет и скалится

На людей - червяков ждущих вечного апокалипсиса,

Что грядет чередой неизбежного бремени,

Наделенным Господом Богом временем

И пропитаны ложью и злом мысли мерзкие

Человека и дьявола - чьи поступки не дерзкие,

А все быть норовят на добро похожими,

Сотворить хотят невозможное.

Ну, а ты все живешь, упираешься и толкаешься

О немую стену и на слово "дерьмо" откликаешься.

И бормочет с тобою слащавый шаман из ящика,

Унижая тебя, твою душу пихает за щеку.

Ну и встать бы тебе и раздаться плечом могучим,

Вспомнить слово "народ" и наученным

Горьким опытом прожитых лет вереницею,

Кулаком помахать да всерьез рассердиться бы.

Уж тогда б позавидовал дьявол усопшему,

А Господь пожалел бы тебя по хорошему -

Человека, в грехе породившего в племе уродов

Таких же как ты и как я - человеков роботов.

Анне

Её глаза …

О Боже!

Я отдал бы за них на свете

Всё что можно!

И обнял бы за плечи,

И целовал бы руки эти …

И воздухом дышал бы

С ней одним,

И согревал её б

Дыханием своим,

В минуты холода и грусти,

Ведь без неё мне будет пусто …

И побежал бы с ней на встречу ветру в море,

Упал бы с ней от радости в ромашковое поле …

И звезды ночью собирал бы с ней в лукошко,

И рядышком сидел бы у окошка …

И вспоминал бы первое свиданье,

И первый поцелуй …, и тяжесть расставанья.

И не хочу я прерывать сей миг прекрасный,

Пусть будет все и дальше так же классно!)))

“Боль, глухая боль”

Боль, глухая боль вонзилась в тело,

Прожигая горячим свинцом плоть.

Не успел я прожить, не у дел я

Мне бы встать, но я ранен вновь.

Камнем по стеклу, пулей в тело

Смерть красивая грызла плоть.

В черной жизни моей белым мелом

Написал о судьбе Господь.

А бывало, что лезешь в пекло

Рвы, моторы кругом гудят

И в кровавом дыму скрыто небо

И плюется огнем автомат.

Били крепко, ложились под пули

Спотыкались, вставали вновь

По колено в крови тонули

Свято верили в мир да любовь.

Мы меняли профессию быстро

Только стихнет орудий вой

Кто гитару берёт, а кто чистый

Лист бумаги и снова в бой.

Крышка фляги наполнена жизнью,

Пьешь ее -забываешь про смерть

Может встать полететь в высь мне

Может песню последнюю спеть.

И случалось порою вспомнишь

Когда ствол поменяешь на гриф

О Высоцком и Цое, исполнишь

Песни - гимны народов своих.

Заблестит серебром струнный гриф,

Запоет переливами дека

И расскажет что жизнь - это миф

Есть лишь смерть, что откликнулась эхом.

«Река, вокзал ...»

Река, вокзал ...

И солнца лучик

Пронзает утром рано тучи,

А ты еще не все сказал

И ты пока не опоздал

На встречу с ней –

С той, кто тебе нужней,

Единственной мечтой своей!

Она смеется и рыдает

И мое сердце льдинкой тает

Когда коснется меня взглядом,

Или отравит сладким ядом,

Души моей убогой чары,

А тело воспалит пожаром,

Но видно бог её желал

Послать со мной на пьедестал

Олимпа веры и мечты –

Вершину счастья и любви!

Где рядом с ней я буду жить,

Любить безумно и творить!

«Крыши»

Ну а у нас из окон видно крыши

Москвы – той старой, где еле слышен

Звенящий шепот капель утренней росы.

И как по утру одеваешь ты,

Белье на гибкий стан,

Что создан шелком загорелой кожи –

Я это видел, чувствовал ... о боже!

И как хочу я видеть снова

Её глаза, и губы чувствовать и голос

Услышать нежный в тишине ночной,

О, как же сильно, как хочу я быть с тобой!

Тебя носить я на крылах мечтаю,

Держаться за руки, во сне летая,

И греть ладони рук своим дыханьем

В минуты холода, в минуты расставанья!

И как хочу я быть с тобой единой силой,

Единым телом, мыслями,

Ведь вместе мы непобедимы!

«Мизинцы»

И пусть твой сон и чутк и сладок будет!

Его я охранять лишь буду,

Дарить тебе во сне признанья,

И обнимать в минуты расставанья!

И буду целовать мизинцы

Ног и рук

И стану согревать твои ресницы

Касаньем своих губ!

И буду целовать мизинцы

Ног и рук

И стану согревать твои ресницы

Касаньем своих губ!

“О, эти …”

О, эти волосы,

О, эти плечи,

О, эти губы,

Теряю дар речи.

Уже не во сне я,

Уже я проснулся,

Но сон о тебе

Обещал мне вернуться.

Опять я уснул

И снова виденье -

Увидел тебя:

Твое отраженье

В зеркале сна

Рукой мне махало,

Манило, тянуло,

К себе привлекало.

И сделал я шаг,

И третий, и пятый …

Разбег …

И руки как крылья

Полет уловили,

Наверх,

За тобою меня поманили.

И если б во сне ухватил я тебя,

То вряд ли сбежала бы ты от меня.

Увы, я с грохотом на пол свалился,

Проснулся, все вспомнил и огорчился.

«Волчья семья»

Пошли со мной моя волчица,

И не забудь своих щенков!

Туда, где снова будут биться

Наши сердца, где нет оков

Обмана, лжи, нет зависти людской,

Где будем счастливо мы жить с тобой!

Где не устану повторять как дороги вы мне,

И где всегда меня приятно ждать

Когда с охоты возвращаюсь я к тебе.

СТАРОСТЬ

Простые, тихие, седые,

Он с палкой, с зонтиком она,-

Они на листья золотые

Глядят, гуляя дотемна.

Их речь уже немногословна,

Без слов понятен каждый взгляд,

Но души их светло и ровно

Об очень многом говорят.

В неясной мгле существованья

Был неприметен их удел,

И животворный свет страданья

Над ними медленно горел.

Изнемогая, как калеки,

Под гнетом слабостей своих,

В одно единое навеки

Слились живые души их.

И знанья малая частица

Открылась им на склоне лет,

Что счастье наше - лишь зарница,

Лишь отдаленный слабый свет.

Оно так редко нам мелькает,

Такого требует труда!

Оно так быстро потухает

И исчезает навсегда!

Как ни лелей его в ладонях

И как к груди ни прижимай,-

Дитя зари, на светлых конях

Оно умчится в дальний край!

Простые, тихие, седые,

Он с палкой, с зонтиком она,-

Они на листья золотые

Глядят, гуляя дотемна.

Теперь уж им, наверно, легче,

Теперь всё страшное ушло,

И только души их, как свечи,

Струят последнее тепло.(с)

Заболоцкий

Народ, а кто то лирику ДЕЛЬФИНА слушает?

выкладывай)...ежели без нецензурщины

выкладывай)...ежели без нецензурщины

@Pyshny, нешто свои?

это мне сообщение?)))))))) Выложу

а як жеж)...и чего такого смешного?

Тени минувшего,

Счастье уснувшего

Снова, как призраки,

Встают предо мной.

Из репертуара Марии Наровской (1905-1973)

@Pyshny, нешто свои?

 

а як жеж)...и чего такого смешного?

 

 

мне вот это прям ну очень очень нравится.

Это больше чем мое сердце.

Это страшнее прыжка с крыши.

Это громче вопля бешеного,

Но гораздо тише писка забитой мыши.

Это то, что каждый всю жизнь ищет.

Находит, теряет, находит вновь.

Это то, что в белой фате со злобным оскалом по свету рыщет.

Я говорю тебе про любовь.

Она сама по себе невесома.

Она легче, чем твои мысли.

Но вспомни, как душу рвало, когда она уходила.

Как на глазах твоих слезы висли.

Она руками своими нежными

Петлю на шею тебе набросит,

Не оставляя ничего от тебя прежнего,

Сама на цыпочки встать попросит.

Ты даже не сможешь ее увидеть,

Ты никогда не заглянешь в ее глаза,

А думаешь только о том, как бы ее не обидеть,

Не веря в то, что она действительно зла.

Ты можешь с ней расцвести и засохнуть,

Она сожрет тебя, как цветок тля.

Но все равно, лучше уж так сдохнуть,

Чем никого никогда не любя.

С ней хорошо, без нее как-то странно.

Мне не хватает ее слез радости.

Если она пришла, то тут же уходит плавно,

Бросая в лицо какие-то гадости.

И я держу свою дверь закрытой,

Чтобы стучалась она, перед тем, как ко мне войти.

Чтобы не оказалась она той, мною давно забытой,

Той, с которой мне не по пути.

неплохо

что-нить ещё?