Стихи...

Ел я в парке бутерброд не спеша,

Вижу, барышня идет, – хороша!

Книга Джойса в руке – атрибут утончённой натуры.

С чуть брезгливою губой, – мол, тоска,

Взгляд скучающий такой, свысока,

Ох, давно не видал я такой сексапильной фигуры!

Эх, яблочко на тарелочке,

С кондачка не подгребёшь

К этой девочке!

Эх, яблочко, ну, очень хочется!

Гадом буду – подойду

Познакомиться!

Я сказал, что я артист, андеграунд,

Мол, поэт, нон-конформист, андеграунд,

Тоже Джойса люблю и, вообще – не поймите превратно.

Она мне ручку подаёт – хорошо!

Вижу, барышня клюёт – процесс пошёл!

Только здесь, как в рыбалке, подсечь надобно аккуратно.

Эх, яблочко, здесь важны слова,

Я красиво говорил, цицеронствовал.

Эх, яблочко ты ядрёное,

Разговоры мы вели, ох, мудрёные.

Типа:

Эмоция, фрустрация, новация, фелляция,

«Читали Вы Лукреция?» – «А как у Вас с потенцией?»

Шепчу себе: «Горацио, такая экзальтация

Не снилась нашим мудрецам!»

Дело к ночи,

Проводил до дому, прямо до подъезда.

Дело к ночи,

Набивался в гости хоть на чашку кофе.

Дело к ночи... Она сказала: «Муж уехал, заходи.

Заходи!!!»

В будуар меня ведёт – это кайф,

Джин и тоник подаёт – полный кайф.

Говорит, как она одинока, не понята мужем.

И что она ему верна – вижу, врёт.

И всегда верна была – ну, точно врёт!

Раз ты – фифа такая, чего ж от меня тебе нужно?

Эх, яблочко, ты румяное,

Дама выпила вина – стала пьяная.

Эх, яблочко, не успел допить –

Она как прыгнет на меня

И давай любить!

Кончилось нехорошо, как всегда,

Тихо-тихо муж вошёл, как всегда

(Эта дура сказала, что он заночует на даче).

Муж из курских из крестьян, здоровяк,

Пьян и злобен как кабан, мощный хряк.

Я кричал: «Мы ж культурные люди, решим всё иначе!»

Эх, яблочко, связался с бабами!

Меня били по башке

Канделябрами!

Эх, яблочко ты осеннее,

Уцелел я, но в мозгу –

Сотрясение.

Это - трабл!

Вот, что значит бабы, вот, что значит бабы.

Это - трабл!

На башку я скорбный, на башку я слабый.

Это - трабл!

Хожу теперь, всё время бормочу.

Бормочу!

«Презумпция, стагнация, традиция, позиция,

Кремация, кастрация плюс электрификация.

Петиция, реляция, резекция, инфляция,

Полиция, поллюция, а также революция.

Амбиция, градация. Какая инсталляция?

В чем Ваша мотивация? Так это ж декларация!

Ротация, овация...» (с)

Малоизвестный поэт

ГЛЕБ ГЛИНКА

(1903 - 1989)

КЛЕВЕТНИКАМ РОССИИ

Герои западной печати,

Которым русскость ни к чему,

Которым родина некстати,

Не по душе, не по уму,

У вас одна была идейка,

Желанье жадное одно –

Чтоб, страха ради иудейска,

Стереть родимое пятно.

Подобны пуганой вороне

Иль стреляному воробью,

Вы, очевидно, не в уроне

В корыстном западном раю.

Бежали вы от диктатуры,

От ненавистной и крутой,

Чтоб праздновать спасенье шкуры,

Глумясь над отчей наготой.

Вдыхайте ж пошлость заграницы,

Чужой отрыжки торжество,

Отдавши ради чечевицы

Честь первородства своего.

(Написал уже в соседней теме - это не стихи про отношение к России, это стихи про ненависть к другим, банальный антисимитизм)

Я иду по полю с козой...

Мы идём с козой за водой.

Мы идём с козой

С понтом за водой

Девок нет в селе а я

Молодой... (с)

Январь... Как холодно...

Как холодно. Молчит душа пустая,

Над городом сегодня снег родился,

Он быстро с неба прилетал и таял.

Все было тихо. Мир остановился.

Зажгите свет, так рано потемнело,

С домов исчезли яркие плакаты.

Ночь на мосту, где, прячась в дыме белом,

В снежки играют мокрые солдаты.

Блестит земля. Ползут нагие ветви,

Бульвар покрыт холодною слюдою,

В таинственном, немом великолепьи

Темнеет небо полное водою.

Читали мы под снегом и дождем

Свои стихи озлобленным прохожим.

Усталый друг, смиряйся, подождем.

Нам спать пора, мы ждать уже не можем.

Как холодно. Душа пощады просит.

Смирись, усни. Пощады слабым нет.

Молчит январь и каждый день уносит

Последний жар души, последний свет.

Закрой глаза, пусть кто-нибудь играет,

Ложись в пальто. Укутайся, молчи.

Роняя снег в саду, ворона грает.

Однообразный шум гудит в печи.

Испей вина, прочтем стихи друг другу,

Забудем мир. Мне мир невыносим -

Он только слабость, солнечная вьюга

В сияньи роковом нездешних зим.

Огни горят, исчезли пешеходы.

Века летят во мрак немых неволь.

Все только вьюга золотой свободы

Лучам зари приснившаяся боль....

Январь, 1932

Борис Поплавский.

Связка ключей на ладони… брелок,

Нет, ни звонить, ни стучаться не надо,

Просто возьми… вдруг найдется предлог –

Ливень на улице… пик снегопада?

Да, в коридоре всегда полумрак,

Светится лампочка здесь в полнакала…

В общем-то, можешь придти просто так

Если соскучилась или устала.

Женщина? Вряд ли… я буду один –

Книги, стихи или звезды с балкона,

А может, поймаю на “Ретро…”Teach In ”

И не услышу, что ты уже дома…

Нет, я не сплю, это часто вот так

Я закрываюсь глазами от мира,

Просто как вечер - в душе кавардак,

И тишина,… и пустая квартира…

Форточку? Жарко? Ах, да… накурил;

Ты извини меня, больше не буду…

Встретить кого-нибудь, чтоб полюбил?

... может и встречу,… если забуду.

Ты же замерзла! И пальцы как лед!

Вот я растяпа… горячего чаю?

С сушками хочешь? И липовый мед?

Ну, скажем так... я немного скучаю…

Слушай, да я растерялся почти –

Не предложил тебе даже раздеться!

Как ты вошла? Я оставил ключи?

И подошли? … а ведь были от сердца…

Сказоч-Ник

Опять на улице непогода, мне трудно петь, говорить, дышать,

Господь небес тяжеленным сводом коснулся нашего этажа,

И прячешь пальцы, а небо стонет, и сыплет белым своим дождем,

Но о погоде же - моветон и ты, как водится, не причем.

Тебе поставлю на кухне чайник, забуду сумерки на дворе,

И дома теплых дыханий стая согреет кружево батарей.

Пусть за стеклом кренделями вьюга развесит лозунги января.

Закрыть гардины. Забыв друг друга, до хрипа бывшее повторять,

А ты, наверно, во сне летаешь, и, может, выживешь кое-как,

Вот только лед на дорожках тает, и в щели путается сквозняк,

Почти в трех соснах смело, пропало мое подержанное тепло,

Тебя все нет, и в глазах усталость, зима проходит, и все прошло.

Тут снегом заткано все на свете, в нем сочно хлюпают башмаки.

А я сегодня пыталась ветер кормить сухариками с руки.

И завернуться бы в одеяло, пока зима за окном дрожит.

Ты знаешь, я же вчера летала. Ты знаешь, я продолжаю жить.

© Турикова

Осенняя колыбельная

Бродит мягко и по кругу

Осень рыжею лисицей,

Наворачивает вьюги

Палых листьев шум простой.

Мне вчера шепнули птицы,

Будто Бог живет на юге,

На тягучем нежном юге

За серебряной рекой.

А октябрь так мягко стелет

Все дожди, как одеяло,

Убаюкивает сонно,

Не желает отпустить.

Улететь? Листва опала,

Погружает в дрему тело,

За стеклом-крестом оконным

Вдаль уносит сотни птиц.

Ты ворчишь, а в небе тучи,

И смеркается так скоро,

Заводным волчком кружится

Ошалелый лист ночной.

Этот сумеречный шорох

Ничему меня не учит

Что мне листья? Что мне лица?

Только вера да покой.

Мы вечерние скитальцы,

Детки-с-пальчик, не по росту

Нам растягивает тени

Осень, время раскачав.

Говоришь, на юг? Так просто,

Просто Бог живет меж пальцев

В час, когда мои ладони

По твоим скользят плечам...

Правильная сказка у сказоч-Ника: о мужчине скромной души.

Этот человек, который так старался тебя позабыть

И в чью память как раз по этой причине

Ты вторгалась снова и снова, как навязчивая песенка,

которую напеваешь против собственной воли,

Как заученный лозунг или словно

Броская фраза рекламы, -

Этот человек сегодня, сейчас,

Ещё сам о том не подозревая,

Наконец начал тебя забывать.

Как много ты потеряла в это мгновение!

Роберто Фернандес Ретамар

Из-за нежности я погубил свою жизнь.

А. Рембо (фр.)

Черный ветер. А в черном ветре

ледяная луна бела.

В эту ночь Всех Святых повсюду

причитают колокола.

Со свинцового неба в духе

романтизма минувших лет

на сухие стволы часовен

темно-синий струится свет.

И гирлянды цветов, и свечи...

Как рыдают колокола!

...Черный ветер, а в черном ветре

ледяная луна бела.

Я бреду по дороге - мертвый,

в сонном свете, но наяву;

и мечтаю, мертвец, о жизни,

безнадежно немой, зову

тех, кто сделал меня безгласным...

Пусть искусаны до крови

мои губы, но снова красной

стала кровь моя от любви.

Сердце требует возрожденья,

тело - сильных и нежных рук,

улыбнуться мечтают губы

и, прорвавши порочный круг,

искупить проливные слезы

всех изведанных мною мук.

Только разве отпустит сердце

глубочайшая из могил?

Завтра год, а быть может - больше,

как его я похоронил.

Холодок сентиментализма.

Черный ветер. Луна - бела.

В эту ночь Всех Святых повсюду

причитают колокола.....

Хуан Рамон Хименес

.....

И тополя уходят —

но след их озерный светел.

И тополя уходят —

но нам оставляют ветер.

И ветер умолкнет ночью,

обряженный черным крепом.

Но ветер оставит эхо,

плывущее вниз по рекам.

А мир светляков нахлынет —

и прошлое в нем потонет.

И крохотное сердечко

раскроется на ладони.....

Федерико Гарсиа Лорка

ОФФ Остапа несло.......

Милый мальчик, ты так весел, так светла твоя улыбка,

Не проси об этом счастье, отравляющем миры,

Ты не знаешь, ты не знаешь, что такое эта скрипка,

Что такое темный ужас начинателя игры!

Тот, кто взял ее однажды в повелительные руки,

У того исчез навеки безмятежный свет очей,

Духи ада любят слушать эти царственные звуки,

Бродят бешеные волки по дороге скрипачей.

Надо вечно петь и плакать этим струнам, звонким струнам,

Вечно должен биться, виться обезумевший смычок,

И под солнцем, и под вьюгой, под белеющим буруном,

И когда пылает запад и когда горит восток.

Ты устанешь и замедлишь, и на миг прервется пенье,

И уж ты не сможешь крикнуть, шевельнуться и вздохнуть, —

Тотчас бешеные волки в кровожадном исступленьи

В горло вцепятся зубами, встанут лапами на грудь.

Ты поймешь тогда, как злобно насмеялось все, что пело,

В очи, глянет запоздалый, но властительный испуг.

И тоскливый смертный холод обовьет, как тканью, тело,

И невеста зарыдает, и задумается друг.

Мальчик, дальше! Здесь не встретишь ни веселья, ни сокровищ!

Но я вижу — ты смеешься, эти взоры — два луча.

На, владей волшебной скрипкой, посмотри в глаза чудовищ

И погибни славной смертью, страшной смертью скрипача!

Николай Гумилев

Мост Мирабо

Под мостом Мирабо тихо Сена течет

И уносит нашу любовь...

Я должен помнить: печаль пройдет

И снова радость придет.

Ночь приближается, пробил час,

Я остался, а день угас.

Будем стоять здесь рука в руке,

И под мостом наших рук

Утомленной от вечных взглядов реке

Плыть и мерцать вдалеке.

Ночь приближается, пробил час,

Я остался, а день угас.

Любовь, как река, плывет и плывет,

Уходит от нас любовь.

О, как медлительно жизнь идет,

Неистов Надежды взлет!

Ночь приближается, пробил час,

Я остался, а день угас.

Проходят сутки, недели, года...

Они не вернутся назад.

И любовь не вернется... Течет вода

Под мостом Мирабо всегда.

Ночь приближается, пробил час,

Я остался, а день угас.....

Гийом Аполлинер (перевод Михаила Кудинова)

Вероятно, вслед за Лорка (или какой-то отрывок его перевода).

Полыхнет в лицо

белым стеклом

Между двух молний,

как между двух волн.

Тихо колышет река полную грудь песка

(нервную грудь песка)

Среди мостов и глыб

В глазах изумрудных рыб.

***

Дремлют тяжелые рыбы,

Мудрые, как крестьяне.

Дышат тяжелые рыбы,

Сонные, будто солнце -

Если мы смотрим в небо,

чтобы увидеть звезды,

Значит, мы смотрим в море,

чтобы увидеть волны.

Чтобы волны косматой

пеной уткнулись в берег,

Чтобы волны усталой

щекою прижались к гальке.

Люди сетями машут.

Белые чайки стонут.

В море дороги пляшут.

В зареве руки тонут.

Скалы - черные лица -

Кровь сонной рыбы в лодке.

В море солнце садится,

Тени и чайки четки,

Четки остывшей гальки,

Черные пальцы в пене.

Звезды сильней и дальше,

Тверже и ярче тени… (с)

...Четки остывшей гальки,....

 

...Звезды сильней и дальше,

Тверже и ярче тени...

Красиво.... спасибо

ТОСКА

"Что ты затосковал?"

- "Она ушла".

- "Кто?"

- "Женщина.

И не вернется,

Не сядет рядом у стола,

Не разольет нам чай, не улыбнется;

Пока не отыщу ее следа -

Ни есть, ни пить спокойно не смогу я..."

- "Брось тосковать!

Что за беда?

Поищем -

И найдем другую".

"Что ты затосковал?"

- "Ведь он ушел."

- "Кто?"

_ "Друг."

Ушел и не вернется.

не спросит больше -Как дела?

рукою теплой не коснется.

Мы с ним делили пополам глоток воды, шинель сухую

Жизнь на двоих была одна...

- "Брось тосковать!

Простит, придет -

нальем -

и выпьем мировую".

"Что ты затосковал?"

- "Она ушла!"

- "Кто?"

- "Муза.

Всё сидела рядом.

И вдруг ушла и даже не могла

Предупредить хоть словом или взглядом.

Что ни пишу с тех пор - все бестолочь, вода,

Чернильные расплывшиеся пятна..."

- "Брось тосковать!

Что за беда?

Догоним, приведем обратно".

. . . . . . . . . . . . . .

"Что ты затосковал?"

- "Да так...

Вот фотография прибита косо.

Дождь на дворе,

Забыл купить табак,

Обшарил стол - нигде ни папиросы.

Ни день, ни ночь -

Какой-то средний час.

И скучно, и не знаешь, что такое..."

- "Ну что ж, тоскуй.

На этот раз

Ты пойман настоящею тоскою..."

1938-1939

Guron,

Очень понравилось!

Кузнецов,

Читаю - двойственное отношение - нравится ритм и какой-то музыкальный рисунок, смыслово - как из другой вселенной...

Любопытно....

Dark_Ginger,

Спасибо, особенно за Рембо...

Капгер Давай ка поспорим дружек.mp3

Лорес Веками мы разделены рекой.mp3

Капгер Возвращение в Москву.mp3

ПАРИ

Давай-ка поспорим, дружок, -

О чем? - Так ведь это не важно!

Хотя бы о том, что бумажный

Кораблик, нахальный, как черт,

Атлантике вспорет живот,

Прорвется сквозь льдины отважно,

И, с явным сомнением, каждый

В газетах об этом прочтет.

А ставки у нас велики?

Да что там! На пару портвейна,

Который мы благоговейно

Присмотрим в "Российском вине".

Потом, в непролазную хмарь

Моей холостяцкой берлоги

Забьемся, чтоб пьянства пороку

Дать бой, настоящий вполне!

Окутает синяя мгла

Бульвара пустые аллеи.

Мы пустим "зеленого змея"

Гулять по просторам стола.

Засветятся окна в домах,

И крымское солнце хмельное

Прольется тяжелой волною

В бокалы цветного стекла.

И будет беседа бродить

Но зыбким дорогам сознанья,

По темным полям мирозданья,

По гулким тоннелям эпох.

И в полночи будет чадить

Сиреневым дымом сигара,

И песня, сумбуром гитарным,

Потянется сизой рекой.

Тяжелые шпаги в углу,

Камин охраняют химеры.

В мерцающих бликах шпалеры,

По стенам дымят факела.

Борзые лежат на полу.

- Мессир, поглядите, светает,

Вас дома мадам поджидает,

Бледна, молчалива и зла.

Оставим чужие миры,

Иные эпохи покинем,

Вернемся ж в московскую зиму -

Где тускло горят фонари!

Как жаль, что для каждой игры

Мы жжем драгоценные свечи!

Светает. Закончился вечер.

Прощайте, пропито пари!

1983-1984

Слово

Все как в древних еврейских канонах,

И привратник, и светлый дворец.

Вот и я, как червяк перед троном,

А на троне - предвечный Творец.

Власть плебейской привычки сурова:

Не сыграть, так хотя бы польстить!

Дай мне, Господи, чистое слово,

Страх сглотну и пристану просить:

- Не дари мне познаний бездонных,

Не дари над врагами побед,

Ни казенную ласку закона,

Ни проклятье безоблачных лет.

Ни пурпурных одежд, ни лиловых,

Не дари мне ни силу, ни клад,

Дай лишь Слово, лишь чистое Слово, -

Я клянусь, не зарою талант!

Осуди на биение птицы

В гулкой клетке остывшей души,

На потерю последней страницы

Из романа с названием "Жизнь",

На заклятье звериного зова,

На змеиные кольца путей.

Дай лишь Слово, дай чистое Слово

Искуплением жизни моей!

А когда я в молчаньи бессильном

Над языческим светлым ключом,

Миражом очарован, застыну,

C немотою уже обручен,

Погибаю в пустыне бесплодной,

Не стрелою сражен, не мечом, -

Дай мне, Господи, чистое Слово,

Чтоб от жажды не пасть над ручьем!

И тогда, как в начале творенья,

Снова сила восстанет Твоя,

И вернется опять искушенье

Все начать по старинке с нуля.

И из горна остывшего снова,

Как слезинка, прольется звезда...

Дай мне, Господи, чистое Слово!

Ты увидишь, что будет тогда.

1988

Засветятся окна в домах,

И крымское солнце хмельное

Прольется тяжелой волною

В бокалы цветного стекла.

 

И будет беседа бродить

Но зыбким дорогам сознанья,

По темным полям мирозданья,

По гулким тоннелям эпох.

И в полночи будет чадить

Сиреневым дымом сигара,

И песня, сумбуром гитарным,

Потянется сизой рекой.

Романтишна та как)))

Ты слышишь печальный напев кабестана?

Не слышишь? Ну что ж — не беда...

Уходят из гавани дети тумана,

Уходят. Надолго? Куда?

Ты слышишь, как чайка и стонет, и плачет,

Свинцовую зыбь бороздя?

Скрываются строгие черные мачты

За серой завесой дождя...

В предутренний ветер, в ненастное море,

Где белая пена бурлит,

Спокойные люди в неясные зори

Уводят свои корабли.

Их ждут штормовые часы у штурвала,

Прибой у неведомых скал,

И бешеный грохот девятого вала,

И рифов голодный оскал.

И жаркие ночи, и влажные сети,

И шелест сухих парусов,

И ласковый, теплый, целующий ветер

Далеких прибрежных лесов.

Их ждут берега четырех океанов —

Там плещет чужая вода...

Уходят из гавани дети тумана.

Вернутся не скоро... Когда?

(с)

Гурон, спасибо за Симонова (мне стыдно, я это стихотворение тока у тебя впервые и прочитал).

Дмитрий, и твоего автора услышал впервые...

Противопоставим романтике метафизику:

В игольчатых чумных бокалах

Мы пьем наважденья причин,

Касаемся крючьями малых,

Как легкая смерть, величин.

И там, где сцепились бирюльки,

Ребенок молчанье хранит -

Большая вселенная в люльке

У маленькой вечности спит.

И я выхожу из пространства

В запущенный сад величин,

И мнимое рву постоянство

И самосознанье причин.

И твой, бесконечность, учебник

Читаю один, без людей -

Безлиственный дикий лечебник, -

Задачник огромных корней. (с)

твоего автора услышал впервые

Андрей, он относительно мой - но мне очень нравится...

Думаю вам всем понравится....

Это к метафизике ретро добавим...

Guron, Dmitriy, Кузнецов,

спасибо

Я совсем дремучая, ничего из приведенного раньше не читала...

тем более приятно

Guron,

Человеку живется горько,

У него сервант-горка,

Есть диван и жена под боком,

А ему все выходит боком.

Он в квартире своей томится,

Перед ним океан, Ницца,

Острова в океане дики,

Он хотел бы плыть на Контики.

Нет ни горки и ни серванта,

Обстановочка серовата,

Не в квартире, не на диване,

Человек плывет в океана.

Он клянет его в Бога, в душу,

Он во сне уже видит сушу,

Но кишит океан акулами,

И дымком берега окутаны.

Человека трясло, ломало,

Все ему, человеку, мало,

Подавай ему плод запретный,

Очень любит он плод запретный.

Он и в тесном трамвае едет,

И совсем никуда не едет,

Все равно он куда-то едет,

Все равно этим плодом бредит.

Он к нему простирает руки,

На губах ощущая сладость,

Он не может без этой муки,

Это старая его слабость.

Человеку живется горько,

У него сервант и горка,

Есть диван и жена под боком,

А ему все выходит боком...

(с) Левитанский

Спор между Вийоном и его душою

- Кто это? - Я.- Не понимаю, кто ты?

- Твоя душа. Я не могла стерпеть.

Подумай над собою.- Неохота.

- Взгляни - подобно псу,- где хлеб, где плеть,

Не можешь ты ни жить, ни умереть.

- А отчего? - Тебя безумье охватило.

- Что хочешь ты? - Найди былые силы.

Опомнись, изменись.- Я изменюсь.

- Когда? - Когда-нибудь.- Коль так, мой милый,

Я промолчу.- А я, я обойдусь.

- Тебе уж тридцать лет.- Мне не до счета.

- А что ты сделал? Будь умнее впредь.

Познай! - Познал я все, и оттого-то

Я ничего не знаю. Ты заметь,

Что нелегко отпетому запеть.

- Душа твоя тебя предупредила.

Но кто тебя спасет? Ответь.- Могила.

Когда умру, пожалуй, примирюсь.

- Поторопись.- Ты зря ко мне спешила.

- Я промолчу.- А я, я обойдусь.

- Мне страшно за тебя.- Оставь свои заботы.

- Ты - господин себе.- Куда себя мне деть?

- Вся жизнь - твоя.- Ни четверти, ни сотой.

- Ты в силах изменить.- Есть воск и медь.

- Взлететь ты можешь.- Нет, могу истлеть.

- Ты лучше, чем ты есть.- Оставь кадило.

- Взгляни на небеса.- Зачем? Я отвернусь.

- Ученье есть.-Но ты не научила.

- Я промолчу.- А я, я обойдусь.

- Ты хочешь жить? - Не знаю. Это было.

- Опомнись! - Я не жду, не помню, не боюсь.

- Ты можешь все.- Мне все давно постыло.

- Я промолчу.-А я, я обойдусь.

Франсуа Вийон

Гурон, спасибо за Симонова (мне стыдно, я это стихотворение тока у тебя впервые и прочитал).

Вот, а в оригинале ты так и не стал читать)))))

А метафизика твоя просто чудесна, тревожат неоднозначности лежащие за пределами обыденных понятий

Человеку живется горько,

У него сервант-горка

сразу вспоминается: а я еду, а я еду за туманом...

так и не сбылась мечта попутешествовать по Сибири,попасть на Сахалин и Камчатку

Спор между Вийоном и его душою

философское стихо

а вот в не классическом, но интересном переводе, длинное правда,нужно потрудиться, но я всегда перечитывал с удовольствием, надеюсь и тем кто не знаком понравится

Полночь, раз, была глухая; мысли - вялы и усталы,

Множество преданий странных в старой книге я прочел,

Грезил в зыбкой полудреме, и услышал незнакомый

Звук, как стук - неясный, скромный, в дверь жилища моего.

"Видно, гость, - пробормотал я, - у жилища моего.

Путник - только и всего."

Помню ясно, как вчера я - был Декабрь, и догорая,

Угольки, как души, тая, рассыпались в прах и сор.

Жаждал утра я со страстью; дел себе искал напрасно,

В море книг топил несчастье, - спи, погибшая Линор, -

Незабвенный, лучезарный, ангел с именем Линор, -

Имя здесь - ничто, с тех пор.

Тут, звенящий тихий шорох заскользил в пурпурных шторах,

Ужасом пронзив, какого прежде я не знал еще;

И, чтоб сердце успокоить, повторил себе я строго:

"Это гость, что ищет крова - у жилища моего.

Путник поздний ищет крова у жилища моего.

Путник, только и всего."

Дрожь в душе своей унявши, я решил не медлить дальше,

"Сэр, - сказал, - Мадам, быть может, - право, искренней всего,

Умоляю вас, простите, был ваш стук настолько тихим,

Деликатнейшим и тихим в дверь жилища моего,

Что я вас едва расслышал." - Отпер дверь... И - никого.

Тьма лишь, больше ничего.

Я стоял, ошеломленный, в тьму глядящий, напряженный,

Дикой грезою пронзенный, небывалой до сих пор...

Долго ждал, но тьма молчала, больше знака не давала.

И одно лишь было слово здесь обронено: "Линор?" -

Я шепнул его, и эхо мне вернуло вздох: "Линор!"

Ясный вздох - и явный вздор.

В дом пустой вернувшись снова, с болью в сердце - нет ей

слова,

Вскоре стук услышал новый - громче прежнего того.

"Видно, - я сказал, - там что-то бьет в оконную решетку.

Надо бы проверить, что там странно так стучит в окно.

Только сердце успокою, и взгляну, что бьет в окно.

Ветер лишь, скорей всего!"

Только распахнул я ставни, как влетел, шумя крылами,

В дом мой Ворон величавый, очевидец тьмы времен.

И надменно, без почтенья, без малейшего смущенья,

Будто лорд, без приглашенья, важно сел над дверью он -

Заскочив на бюст Паллады, важно, будто бы на трон, -

Сел, и все, и замер он.

И при виде черной птицы, смог я вдруг развеселиться,

Словно шутка над испугом - этот траурный убор.

"Хоть хохол торчит - не очень, не пуглив ты, это точно, -

Я признал. - Зловещий Ворон, знающий Ночной простор -

Как зовешься, покоривший Ночь - Плутона злой простор?"

Ворон каркнул - "Nevermore!"

Потрясен я был нескладной птицей, говорившей складно,

Пусть ответ ее, конечно, был не складный разговор;

Невозможно согласиться, чтоб к кому влетела птица,

Осчастливив тем, что села, как еще один затвор, -

На скульптурный бюст над дверью, будто чудище-затвор, -

С этой кличкой - "Nevermore".

Но сидел он отрешенно, так сказав, на бюсте, словно,

Вместе с этим странным словом жизнь покинула его,

Ничего не добавляя, ни пера не поправляя -

Лишь когда пробормотал я, "Как друзья все, до сих пор -

Утром он меня оставит, как Надежды, до сих пор." -

Вдруг изрек он: "Nevermore."

От внезапности я вздрогнул - да и кстати было слово.

"Несомненно, - я промолвил, - заучил он этот вздор -

Вздох хозяина, чьи беды не давали видеть света,

И печалям стал ответом, как припев иль заговор -

И надеждам отпеваньем - тот тоскливый заговор:

"О, довольно - nevermore.""

Но, как прежде, эта птица - повод, в шутке, мне забыться;

Кресло к двери развернул я, к бюсту, к Ворону в упор,

И на бархат опустился, и в фантазии пустился,

Сочиняя, что пророчил мне посланец давних пор -

Черный, мрачный и ужасный очевидец давних пор,

Мне прокаркав: "Nevermore."

Так сидел я, в размышленье, но уже без обращенья

К птице, чьи глаза сверкали, в сердце мне вжигая взор,

И мечтал я, отдыхая, мягкий бархат приминая,

Что свет лампы, обтекая, в странный превращал узор.

Фиолетовый тот бархат, тот причудливый узор,

Ей не смять, ах, nevermore!

Воздух, в сладком представленье, загустел в хмельном куренье -

Серафим махнул кадилом, став незримо на ковер.

"Бедный грешник, - тут вскричал я, - Божьи ангелы, слетая,

Дарят отдых, мир, непентес горькой скорби о Линор;

Жадно пей благой непентес - пей, и позабудь Линор!"

Каркнул Ворон: "Nevermore."

Я сказал: "Исчадье ада! - Ворон вещий, или дьявол! -

Послан ли сюда Лукавым, или брошен в сей простор

Ты неистовой стихией, в царство колдовской пустыни,

В дом, где Ужасом все стынет - о, ответь мне, вещий взор -

Ждет ли Галаад целебный? - заклинаю, вещий взор!"

Каркнул Ворон: "Nevermore."

Я сказал: "Исчадье ада! - Ворон вещий, или дьявол! -

В Небесах, что Бог над нами, возлюбивший нас, простер -

Предреки: душе скорбящей, ныне далеко бродящей,

Встретится святая дева - ангел с именем Линор,

Незабвенный, лучезарный ангел с именем Линор."

Каркнул Ворон: "Nevermore."

"Птица-бес, ты стала лишней! - завопил я тут, вскочивши. -

Убирайся - в Ночь, и Бурю, и Плутона злой простор! -

Черных перьев не роняя, знака лжи не оставляя,

Дом немедля покидая - наш закончен разговор!

Клюв свой вынь навек из сердца, прочь же, кончен разговор!"

Каркнул Ворон: "Nevermore."

И сидит, сидит неслышно, не взлетая, неподвижно,

Дремлет на Палладе бледной черный демон до сих пор;

Но глаза его сверкают, ничего не упускают,

В свете лампы он роняет тень на вытертый ковер.

И душе моей из тени, тяжко павшей на ковер,

Не подняться - nevermore.

перевод - февраль 1999